Соня

СОНЯ

  Соня проснулась и лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь. В последние дни она часто просыпалась по ночам и уже не спала до утра. Она лежала на спине, а рядом, в своей кроватке, Милка спокойно сопела и причмокивала. В кухне бормотала свекруха (с тех пор, как от  Шурки перестали приходить письма, мать тихонечко молилась вслух по ночам). Свет лампады мягко освещал красные, с крупными цветами, занавески на дверях, ведущих в кухню, и от трепещущего её пламени Соне казалось, что занавески горят. А через щели в ставнях уже просачивался рассвет.

      Соня повернулась на левый бок, поглядела на дочь и вдруг услышала гул. Гул шёл со стороны реки, с Дмитровки. Он  медленно нарастал, превращаясь в дрожание стёкол. Соня приподнялась на локте и вдруг резко вскочила, отбросив одеяло. Она сдёрнула  большой клетчатый платок со спинки стула, схватила из кроватки Милку, выбежала в кухню, на ходу крикнув матери что-то, чего сама не поняла, сунула ноги в Шуркины ботинки у порога и через холодную комнату  выбежала во двор. На ходу она завернула Милку с головой в платок, с силой ударила снизу вверх кулаком по примёрзшему крючку на калитке, та распахнулась и Соня побежала налево, вниз по переулку, под дрожащим и гудящим небом, осветившимся за секунду до этого красной сигнальной ракетой над штабом.

    Она бежала к спасительному дому под шиферной крышей. У калитки стоял старый Никич в засаленной телогрейке, надетой на серую майку и держал калитку, чтоб та не захлопнулась. Соня влетела во двор, Никич впихнул её в погреб, белым холмом возвышавшийся меж дровницей и дощатым сараем, в котором беспокойно хрюкали два поросёнка, и, уже скатившись по скользким ступеням в темноту, Соня услышала над головой голос матери. Никич захлопнул дверь, тоже сполз вниз вслед за Сониной свекровью и стал чиркать спичками. На полке с огурцами стояла свечка, почти догоревшая. Мариванна сидела в углу, на ящиках с яблоками. Котя и Ленка сонно жались к её толстым коленкам. Их отец пропал в сентябре, а мама была хирургом и ушла на фронт в августе сорок первого. У них был самый лучший погреб на улице…

     Наверху гремело и ухало.  Милка хныкала. Соня прижимала её к себе и тихо пела: «Чи-чи-чи, под подушкой -  калачи». Она замёрзла в своей фланелевой , с длинным рукавом сорочке. Никич протянул ей зелёную кофту, бросил на кучу песка  с морковкой кужух, положил туда трёхлетнего Котю, накрыл полой и тот сразу уснул. Бомбы падали где-то совсем рядом. Соня сжалась в комок. Обычно самолёты проходили на восток, на Воронеж, а сегодня долбили и долбили, будто заплутали в пурге и решили сбросить всё на них, только чтобы выбраться.

    Бахнуло совсем рядом. Сверху на них посыпалась земля. Соня медленно считала про себя: «Один, два, три…». Потом всё стихло. Она успела досчитать до тридцати одного и подумала, что это – хорошее число. Она не могла объяснить себе, почему хорошее, но просто это знала. Самолёты развернулись и ушли.

   Штаб эвакуировали ещё вчера, поздно вечером. Соня видела, как торопливо  увозили несгораемые ящики и всякий скарб на телегах в сторону площади. Одна бомба попала-таки в бывший штаб и сейчас оставшиеся бумаги валялись по всем соседним дворам, взлетая мотыльками от малейшего шевеления, а  окна его второго этажа лизали рыжие языки. Соня посмотрела на свой дом из горла погреба. Дом был цел, бомба попала в дровяной сарай в огороде и он тоже горел. Искры рвались в небо и затухали в поднимающемся солнце. Вторая бомба упала в переулке, прямо  под кухонным окном  и  дым ещё клубился из воронки. В центре улицы дымился подбитый ГАЗон, водитель неподвижно свесился из его окна.  Ещё одна воронка курила у Кучмистых во дворе, а из-за Лысой горы наконец выплыло  красное низкое солнце. Все побрели по домам. Чёрный Цыган во дворе тряс головой и скулил. Соня положила ему на шею руку и Цыган затих.

    Притолока покосилась. Отпихнув  в сторону упавшие доски навеса и ветки дикого винограда,  Соня протиснулась в дом. Там всё было цело, лишь белело на полу от мела, осыпавшегося с потолка. Мать перекрестилась на образа. В их с Шуркой комнате было чисто.

    Они купили эту половину дома, когда поженились, в тридцать шестом, и забрали мать из её хибары на Хуторке. А в тридцать седьмом у них родилась Милка. Соня положила Милку на большую кровать и взялась поправлять волосы. Она повернулась к зеркалу и  увидела отражение Милкиной подушки: в углублении, оставленном головкой девочки, лежал большой красный новогодний шар, что хранился на полке над кроваткой и который они с Шуркой купили на предновогодней ярмарке в тридцать пятом, когда познакомились. Он лежал совершенно целый, сияя красным боком и нагло отражал, уродливо вытягивая вдоль и поперёк  Сонино красивое лицо. Соня показала шару язык. Ей очень нравился этот шар, и поэтому, разобрав ёлку после Старого нового года, она убирала коробку с игрушками на чердак, а шар оставляла на книжной полке до следующего Нового года.

   Соня поцеловала светлые волосы Милки, натянула платье, чулки, надела пальто и шляпку, велела свекрухе приглядеть за внучкой… Солнце уже вскочило над холмами и поплыло на городок. Соня пошла по улице, прижимая к груди свою, завёрнутую в тряпку, ношу. Отец Сергий молился под образами, встав на колени. Она тихо постучала в ставню. Сергий поднялся с колен и пошёл открывать. Он молча взял протянутый свёрток и пошёл к церкви. Соня стояла под самым куполом, в самом центре… Она держала свечи в горячей руке, туго сжав их. Свечи таяли и кривились. Соня заплакала и стала говорить, потом – почти кричать. Она звала Шурку, чтоб он вернулся. Она просила, чтоб Он не дал всем умереть. И благодарила Его, что живы она, и Никич, и Милка, и все. И что шар – цел... Почему-то это для неё было очень и очень важно!

     Шурка вернулся в сорок пятом. Его даже не ранило. Он уже отсидел за плен… Она, в белых носочках, в его любимом платье в горошек, шла на работу, в Горком: «Соня!»- «Шура!».

    Потом она повела его к Сергию. В полуразрушенной тёмной церкви, среди обсыпавшихся от бомбёжек фресок, под чудом сохранившейся люстрой висел их новогодний красный шар.

                                                                                                                       Моей бабуле.

                                                                                  Цой Светлана, апрель – декабрь 2015